Украина входит в 2026 год с парадоксом, который уже перестал быть парадоксом – он превратился в систему. Несмотря на войну и риски, у нас документы по экологии производят быстрее, чем экологический эффект. Нормы множатся, отчетность усложняется – но вода чище не становится, воздух безопаснее не становится, а риски аварий и токсических инцидентов не уменьшаются. Это означает одно: у нас растет не экология, а ее имитация.
Самое худшее в этой имитации – то, что она разрушает не только окружающую среду. Она подрывает доверие, профессионализм и государственную способность. Ведь когда система построена так, что предприятию выгоднее "правильно оформить" и "договориться", чем реально снизить воздействие, экология превращается в карательную бухгалтерию. А там, где экология – карательная, бизнес ищет не решение, а лазейку. И это порождает следующий цикл: больше бумаги – больше страха – больше "закрытия вопроса" – меньше реальных изменений – еще больше бумаги.
В военное время такая модель – не просто бюрократическая болезнь. Это риск национальной безопасности. Когда страна восстанавливает энергетику, водоснабжение, производство и логистику под ударами и в условиях дефицита ресурсов, у нас нет роскоши играть в регулирование, которое работает только в кабинетах. Природа не читает постановления. Вода не реагирует на юридические формулировки. Токсичность не уменьшается от "согласовано". Авария не ждет, пока будет "пакет документов в трех экземплярах".
Нам нужно назвать главную проблему прямо: экологическая политика, построенная как культура документа, – это политика, которая разрушает. Она отталкивает инженера и технолога, подменяет смысл формой, делает эколога заложником бумажной игры, а государство – системой контроля без результата. И пока правила будут писаться так, как будто предприятие – это не физический процесс, а текст в Word, мы будем получать не модернизацию, а имитацию модернизации.
Этот текст – не о том, что "юристы виноваты". Он о том, что роли перепутаны. Наука, инженерия и технологии должны задавать реальность и границы возможного, а право – фиксировать и обеспечивать исполнение. Если наоборот – мы получаем красивую нормативную конструкцию, которая не меняет физику процессов. А в условиях войны это уже не ошибка стиля – это стратегическая слабость.
- Регулирование отрывается от физической реальности. Юрист мыслит нормой, инженер – процессом, природа – законами физики и химии. Когда норму создают без понимания процесса, появляются требования, которые либо технически невозможно выполнить, либо возможны только на бумаге, либо стоят в разы больше, чем экологический эффект. В мирное время это плохо, в военное – опасно. Предприятия, которые пытаются выполнить нормы формально, не получают никакого экологического или производственного результата. Вода, воздух, энергетические сети остаются в состоянии риска. На войне времени на "оформление правильной декларации" нет: система не выживет без практических решений.
- Культ документа вместо результата. Юристы прекрасно работают с бумагами. Но когда они определяют экологические правила, экология быстро превращается в соревнование по оформлению, а не по снижению вреда. Вместо чистой воды, уменьшения выбросов и менее токсичных технологий мы получаем политики, декларации, процедуры, идеальные формулировки "в случае наступления". Природе безразлично, насколько красиво оформлен документ. Она реагирует только на физический результат. Во время войны, когда производство восстанавливается, а ресурсы ограничены, такие формальные нормы не только бесполезны – они могут стать препятствием для быстрого восстановления и безопасности.
- Экология становится карательной, а не инженерной. Без технической логики регулирование идет по простейшему пути: запретить, ограничить, наказать. Но сложные производственные системы так не работают. Их не "запрещают" – их перестраивают, адаптируют и оптимизируют под реальные условия. Во время войны эта проблема обостряется: инвестиции в модернизацию требуются срочно, а юридически сложные процедуры и формализованные проверки блокируют быстрые решения. Бизнес боится инвестировать, а экология превращается в источник риска, а не развития.
- Вытесняются специалисты, которые действительно меняют ситуацию. Когда правила пишутся юридическим языком без технического содержания, инженеры, технологи и ученые становятся второстепенными. Их зовут "подтвердить соответствие", "дать справку" или "подписать заключение", а не спроектировать систему или найти компромисс между экологией, технологией и экономикой. Потеря этих специалистов – не мелочь. В военное время восстановление критических систем без технического эксперта превращается в лотерею: заработает ли оборудование, пойдет ли вода, не случится ли авария.
- Растет недоверие к экологии. Когда требования выглядят абсурдными или оторванными от реальности, экология в глазах бизнеса и общества становится инструментом давления, фарсом и источником коррупционных рисков. Вопросы меняются: вместо "как снизить влияние?" спрашивают только "как закрыть вопрос?". Это стратегическое поражение, которое во время войны может стоить критически дорого: восстановление инфраструктуры требует решений, а не бумаги.
- Основная цель теряется – реальный экологический эффект. Правила работают для системы контроля, а не для системы жизни. Вода не становится чище. Воздух не становится безопаснее. Риски не уменьшаются. Во время войны каждая неудачная норма может стоить человеческой жизни или ресурсов.
Экология – это не правовая дисциплина с приложением о природе. Это научно-техническая сфера, которой нужны фактические решения и практические действия, а не декларации. Когда этот порядок меняют местами и первыми становятся юристы, экология становится формальной, модернизация – имитационной, а природа – статистикой в отчетах.
Правила должны исходить из науки, инженерии и технологий, а юристы нужны для фиксации и обеспечения выполнения. Иначе мы получим красиво оформленное регулирование без какого-либо реального эффекта – и в условиях войны это будет не просто ошибкой, а опасной стратегической слабостью.
